Сергей Юшкевич: интервью

Актером я ещё не стал – я в пути

Умный, тонкий, интеллигентный человек, прекрасный актёр, органичный в любой роли. Заслуженный артист России, актёр театра «Современник», Сергей Юшкевич очень критично относится к тому, что он делает в жизни.

Сериальный заслон

– Сергей, по телевизору что ни день идут фильмы с вашим участием. Под чёрными очками прячетесь от поклонников?

– Нет! От поклонников прячутся знаменитости. Меня это не касается. Я скорее узнаваемый. Но узнаваемых сегодня на телевидении миллионы: «А, да! Где-то видел!» Скажу больше, когда задают вопрос: «Вы артист?» – мне порой стыдно признаваться. Не потому что скромничаю, просто качество того, что мы делаем на телевидении, слишком упало, раньше люди работали на идею, заложенную в основу сценария, на интересные сюжетные повороты, на анализ отношений – заряжены были на творчество! А сейчас это – подённая работа. И некоторые этого даже не скрывают. У меня был случай однажды, я сказал: «Если мы так сделаем, это будет неуважение к зрителю!» А режиссёр, пожав плечами и цинично улыбнувшись, ответил: «Серёнь, но это же кино, блин!..» Типа – мусор. И мне стало страшно. Я стараюсь от таких вещей держаться подальше, но иногда не получается.

– Неужели и в театре дела обстоят так плачевно?

– Нет, это касается именно телевидения. В театре ситуация совсем иная. Если ещё 10 лет назад били в колокола, что театр умирает, то на сегодняшний день театр живее любого кино, которое сейчас выходит. Это настоящее дело, серьёзное. Мы, актёры, так бы и жили всё время в театре, но… в театре не платят нормальных денег. А хочется что-то ещё увидеть в этой жизни, есть обязанности перед семьёй, перед родителями. А будь иначе, думаю, многие из моих коллег снимались бы намного реже.

– Вы сыграли главную роль в фильме по последнему роману Чингиза Айтматова «Когда падают горы».

– Да, там хорошая история! Известный журналист разрывает связи в Москве и уезжает к себе на родину, на Кавказ. Ему 40 лет, он пишет роман о барсе, который разбивается, упав в пропасть. Интересно, что и мне самому, буквально за два месяца до съемок исполнилось 40. Странный возраст. Говорят, что если человек переживет это время, то дальше уже всё катится, как Господь определил. Но многие ломаются, причём по совершенно необъяснимым причинам. Видимо, в жизни Айтматова было что-то очень драматическое, что его подтолкнуло к воспоминаниям того времени. Думаю, что неспроста. Да всё, что происходит в жизни человека, неспроста. Даже то, что мы появились – не просто так. Даже то, что мы уходим в определенный час – каждый в свой. Вот и мой герой в этой картине погибает в конце – его сбрасывают в пропасть.

Антикризисный приём

– Вы счастливый человек, постоянно в работе. Такое ощущение, что ни экономический, ни творческий кризисы вас не коснулись?

– Слава богу, нет. В тот момент, когда кризис шёл по стране широким шагом, я репетировал в Театре Вахтангова – выпустил там премьеру и сразу же влился в новую историю у себя в «Современнике». Так как я был «вне кино», то ничего не почувствовал. А сейчас у меня в работе три проекта. В одном, про разведчиков, я играю военного атташе, в другом – следователя. А третий проект для меня совершенно новая ипостась и я дико волнуюсь – это арт-хаус. Очень странная история. Лежат ещё два сценария и нет времени их прочесть. То есть – не всё так плачевно. Когда мне говорят: «Вот, кризис…», я не знаю что такое кризис. «Мосфильм» заметно опустел, конечно. Но, честно говоря, меня это радует. Я могу переживать за своих коллег, которые сейчас глубоко озадачены: чем кормить свои семьи, но…

– Возможно, станет меньше дешёвки?

– Да! Потому что количество «мусора» за последние 5–7 лет было катастрофическим. Я даже знаю случаи, когда человек пять лет торговал под Киевом томатным соком, а потом стал режиссёром. Абсурдно попадание людей на съемочную площадку. И это сказывается на всей работе, на отношении к ней. Вот меня вызывают на пробы к молодому неизвестному режиссёру. Мне нужно накануне премьеры в «Современнике» не просто прочитать присланный сценарий, не просто выучить текст, а почувствовать этот персонаж. Вот так я к этому отношусь. От этого и страдаю. Потому что всё время пытаюсь относиться к работе серьёзней, чем мне предлагают. Может быть, потому что в детстве кино было для меня чудом. Я смотрел фильмы и не понимал, почему я плачу или смеюсь. И мне хотелось прикоснуться к этому таинству, понять, как такое происходит. Хорошее такое мощное очищение через эти слёзы и смех, переосмысление чего-то… А сейчас – не кино, а сплошная «жёванная жвачка». Ощущение, что тебе дали пожевать жвачку, которую до тебя жевало ещё человек 150.

– А как вы стали актером?

– Да я им ещё не стал – я в пути, ещё пытаюсь понять эту профессию. Всё началось с потрясения, что я испытал когда-то, глядя на экран. Потом во Дворце пионеров у себя в Черновцах занимался в драматическом кружке: и Дедом Морозом был, и даже играл в спектакле «Летят журавли». а ещё у меня был чтецкий монолог Елизаветы Ауэрбах «Я поздно понял» – рассказ мальчика о трудных отношениях с матерью, о том, что понял, как её любит, только после её смерти. Я с этим монологом поступал потом в Москве в театральный. И я помню ключевой момент: был шефский вечер на хлебозаводе, шли весёлые номера, а в зале сидели люди в униформе, в колпаках, которые пекли хлеб, и все они плакали! Я даже не помню, как дочитал до конца. Я, как артист, рассказываю какую-то историю, а люди слушают, плачут, вытирают слёзы. Вот тогда я почувствовал, что, наверное, имею право попробовать поступить на актёрский.

Семейный подход

– А ваши родители и супруга имеют отношение к искусству?

– Нет-нет, никакого. Отца у меня не было. Мама – простой инженер, уже на пенсии. Она высокообразованный человек. Мы с ней ходили на все премьеры, все выставки в нашем городе. И так как меня не с кем было оставить, мама с двух лет брала меня с собой. Я впитывал всё! Невольно смотрел какие-то взрослые вещи. Но они тоже что-то во мне оставляли. Это, наверное, благодаря маме. А жена моя, Лена, чудесный человек, замечательная женщина. Окончила полиграфический институт, распространяла билеты театральные. Познакомились с ней через общих знакомых. А потом Лена родила, бросила работу. Я, слава богу, стал зарабатывать побольше. Хотя я ей говорю: «Если у тебя появится время и желание, ты можешь заняться чем угодно». Я не из тех, кто считает, что жена должна быть дома. Боже упаси. Но она идеальная мать – каждую секунду с детьми, и я знаю, что дети мои в полном порядке. Причём неважно, даже если они болеют – они в порядке. Потому что такая мама.

– А детей приобщаете к искусству?

– Да! Вот только что Лена была в Большом театре со старшей дочерью – Селеной. Ей семь лет, она внутренне очень дисциплинирована, если ей интересно может смотреть часами. Лена ходила с ней даже на мои спектакли. Люди удивлялись: «Как она выдерживала столько времени?» А ей интересно! Младшей 5 лет, она от всего быстро устаёт. Может быть, и мелкая, когда подрастёт, станет усидчивее. Лена водит их по музеям, постоянно читает книги, они вместе смотрят мультики. Мы стараемся с ними общаться не как с детьми, а как со взрослыми, особо не задумываясь над словами. Мне приятно, когда вдруг, Селена, допустим, спрашивает: «Папа, а что такое… цивилизованная женщина?» Я не ухожу от ответа, а сразу начинаю объяснять. То есть, в разговоре с ними мы не фильтруем слова на детские и недетские, и такие вопросы развивают их и стимулируют нас.

– Чувствуется, что для вас семья очень много значит.

– Всё, что мы делаем, это ничто по сравнению с семьёй! И спектакли уйдут, и фильмы… В особенности те, которые сейчас лепят. А семья – она останется с тобой всегда.

– Светлана Кузина